Клуб Истинных Друзей Елены Кориковой

Карета, следовавшая по холодным городским улицам, застряла – слишком многие в начале сезона спешили в театр. Два почтенных пожилых господина досадовали.
- Свет с ума сошёл! – буркнул один из них, постукивая тростью и нервно подёргивая пегий ус над небольшой бородой.
- Иван Иванович, не ворчи! – примирительно ответил ему друг, одетый очень изысканно, даже щегольски, несмотря на преклонные годы. – Итальянцы божественны!
- Сергей Степанович, хотя до твоего меломанства мне далеко, оперу я люблю. Но это столпотворение!
Раздались крики и ругань кучеров.
- Может, быстрее дойдём? – предложил Сергей Степанович. – Не хотелось бы пропустить увертюру.
Второй согласился.
- Ложу пришлось за месяц заказывать. Подумать только, даже ты, без пяти минут директор императорских театров, чуть не остался за дверью премьеры!
Друзья спустились на мостовую и, не спеша, направились к театру мимо одной из красивейших в Петербурге Никольской церкви.
- Господин барон! Любезный Иван Иванович! Князь! Ваше сиятельство! Дорогой Сергей Степанович! – со стариками по чину раскланивались светские люди, также спешившие в театр.
- Хорошо – сухо, не то бы заляпали брюки, и пришлось бы вернуться домой, - буркнул барон.
- Сезон начинается великолепно! – щёголя-князя погода беспокоила гораздо меньше.
Степенно проходя вдоль церковной ограды, благородные господа вдруг услышали:
- Между небом и землёй песня раздаётся,
Над подруженькой своей жаворонок вьётся…

Сергей Степанович с изумлением обернулся, не сразу заметив маленькую оборванку, просившую милостыню. Девочка, укутанная в большой дырявый платок и едва различимая в сумерках на фоне стены, старательно выводила слова слабым, но чистым, нежным и очень приятным голосом. Князь воззрился на крошку, а спутник его рассмеялся:
- Ты с этим шёл ко мне, и мог остановиться… Дорогой мой, мы идём слушать божественных итальянцев!
- Она почти не фальшивит… - задумчиво произнёс Оболенский.
- Слова путает, - пожал плечами барон.
- Ей, наверное, трудно спеть «неисходную струёй»…
Поняв, что внимание важных господ обращено на неё, малышка вымученно улыбнулась и протянула руку за подаянием. Князь спохватился, торопливо нащупал в кармане мелочь и отдал нищенке. Девочка поклонилась, чуть слышно поблагодарила, запела снова, но спешащие театралы уже уходили.

Концерт был блистательным. Восторг публики не знал предела. Князь Оболенский и барон Корф не поскупились на букеты с аплодисментами и возвращались, предвкушая ужин в особняке у барона, славившегося отменным вкусом к еде и лучшей кухаркой. Карету кучер подал к крыльцу театра и вёз господ мимо почти скрытой осенней темнотой церкви.
- А что, та малышка ещё поёт, как ты думаешь? – зевнув, спросил друга барон.
- Может быть, сейчас толпа, кто-нибудь да подаст ей.
- Забавно. Вся её жизнь – от подачки к подачке, ни о чём другом и не смеет мечтать.
- Печально, - вздохнул сердобольный князь.
- Разнообразить, что ли, её надежды?
- Ты о чём?
- Смотри.
Барон постучал тростью в стенку кареты, велев кучеру остановиться. Как он и предполагал, силуэт крошки ещё виден был в свете уличного фонаря. Увидев господ, девочка вновь усердно запела:
- Лейся, песенка моя, песнь надежды сладкой,
Кто-то вспомнит про меня и вздохнёт украдкой.

- Это судьба! – с улыбкой обронил Иван Иванович и подошёл ближе. – Малышка, как тебя звать?
- Анна… - робко пролепетала нищенка.
Приглядевшись, старики заметили, что на худом чумазом личике сверкают испуганные, но смышлёные большие глаза, грязная прядка волос, выбившаяся из-под платка, оказалась светлой и вьющейся, и, если малышку отмыть и приодеть, она выйдет премиленькой. Барон почувствовал укол жалости, однако собственная затея нравилась ему гораздо больше, чем неизвестная голодранка.
- Аня, откуда ты знаешь про жаворонка?
- Прислуживала господам в кухне… Хорошие комнаты рядом, слышала, как барышня на рояле училась и пела… - послушно ответила девочка.
- Ишь ты… Тебе страшно здесь в темноте?
- Фонарь светит… - девочка жаловаться не смела, хотя зябко поёжилась.
- Долго ещё будешь стоять?
- За мной скоро придут.
- Ты должна отдать свои деньги?
Малышка кивнула, почти не робея, когда её спрашивали о привычных и неоспоримых вещах.
Иван Иванович выдержал паузу, достал из кошелька целый рубль и важно сказал:
- Ты должна петь здесь каждый вечер. Тогда по пятницам тебе будут приносить вот такую монету.
Зачарованно глядя на руку в перчатке, протянувшую сверкающий в газовом свете серебряный кругляшок, нищенка кивнула, а старик продолжал, степенно отвешивая каждое слово.
- Ты должна быть старательной девочкой. И однажды… однажды случится то, что переменит всю твою жизнь…
- Меня не будет ругать Карл Модестович? – радостно вскинула голову девочка.
Старики растерянно переглянулись, тронутые непосредственностью её порыва, но Иван Иванович не позволил отвлечь себя.
- В своё время узнаешь… - он загадочно улыбнулся и тронул за локоть смущённого князя.
Друзья вернулись в карету. Сергей Степанович был непривычно хмур. Ни воспоминания о концерте, ни скорый ужин не могли отвлечь его от мыслей о несчастной певунье.
- Иван, нехорошо получилось… она ведь ребёнок!
- Ну, Сергей Степанович… я слегка пошутил… и дал ей не медяки.
- Ты будешь подавать ей деньги по пятницам?
Барон хотел усмехнуться в ответ, но ему стало неловко.
- Невелик расход, пошлю с Гришкой. Надеюсь, не украдёт.
- Нехорошо… всё-таки нехорошо… на что она будет надеяться?
- А сейчас на что ей надеяться? – резонно возразил Иван Иванович. – Ты знаешь, судьба у них обыкновенная – сначала паперть, потом панель, если выживет.
- Голосок такой славный…
- Ну, не знаю, главный меломан у нас ты.