|
Отправлено: 13.03.12 21:32. Заголовок: Поутру барон чувство..
Поутру барон чувствовал сильную головную боль, был разбит и подавлен. Приступы уныния и страха от одиночества случались и прежде. Иван Иванович скоро залечивал их всевозможными развлечениями, а теперь утратил к ним вкус. Старость властно забирала своё, оставляя холод в душе и теле, срывая завесы с горьких и постыдных воспоминаний. Откупившись от совести умеренной милостынею, барон погрузился в суету лёгкой, приятной жизни светского человека. Его не беспокоили сильные чувства, денежных забот удалось избегать много лет, здоровье было не так уж плохо, чтобы доктора всерьёз отравляли существование, но ещё в Европе барон ощущал скуку и пресыщение. Вынужденный приезд в Россию потребовал хлопот и обесценил в памяти множество впечатлений, накопленных за годы жизни в комфорте, приятном обществе и удовольствиях. Друзья за границей оказались приятелями, в лучшем случае черкнувшими несколько строк перед тем, как забыть бывшего товарища по развлечениям. В России все были заняты службой, семьёй, хозяйством или слишком молоды, чтобы интересоваться вернувшимся стариком. Немногие из старых знакомых, выбравшие дома легкомысленный образ жизни, который был так по вкусу Ивану Ивановичу, превратились в развалины, и барон тщетно гнал от себя мысль, что, глядя на них, он смотрится в зеркало. Вечер в театре обнажил пропасть, отделявшую Ивана Ивановича от людей, имевших в жизни иные стремления, кроме бесконечного поиска удовольствий. Барон вспомнил о сыне - и к сердцу хлынула новая горечь. Владимир вырос, почти не зная отца, порой писавшего, иногда исполнявшего свой долг поучениями. Сразу при встрече - ссора, усугублённая независимостью молодого офицера в деньгах. Не имевшие собственных источников существования дети куда почтительнее. Утренний кофе принёс, как назло, постаревший Григорий. Малышка, которой Иван Иванович несколько лет назад скуки ради подавал и, шутя, говорил о грядущем сюрпризе, почти забытая, возникла недоумённым призраком. Что стоило взять её из приюта, избавить от нищеты и почти наверняка участи продажной девки. Она была прехорошенькая… Мадам не из тех, кто упустит возможность поживиться всем, что под руку подвернётся. Жива ли? Наверное, ей лучше в живых и не быть. Бесплодные сожаления не прибавили бодрости. Не испугался бы насмешек и подозрений, могла бы быть рядом благодарная живая душа. Старик позвонил, кряхтя и брюзжа, с помощью лакея оделся, прошёл в кабинет и застыл за столом, не зная, чем занять себя. Лежали не разобранные бумаги, ждали ответа письма, дел накопилось так много, что Иван Иванович не мог выбрать, за что взяться в первую очередь, и не делал вообще ничего. Так приблизилось время обеда. Из оцепенения вывел лакей: - Владимир Иванович просят принять. Изволите, барин? Старик по голосу понял - прислуга отлично осведомлена о ссорах между отцом и сыном. Неприязненно глядя на здоровенного мужика, барон пытался пробрюзжать что-то против, но силы оставили, он вздохнул. Топтавшийся у двери Григорий принял вздох барина за одобрение и поспешил прочь - звать гостя в комнату. Владимир вошёл, молодой, сильный, красивый, в прекрасно сидящем офицерском мундире. Большинство отцов гордились бы таким сыном, а Иван Иванович и сказать бы не смог, почему они вечно не ладят. Младший барон начал почтительно: - Как Ваше здоровье, отец? - Так... - старик пожевал губами. Он чувствовал себя скверно, но как рассказать о хворобах, иссушающей душевной пустоте и одиночестве, совершенно не знал. Сын выдержал паузу, готовясь объяснить цель своего прихода. В последний раз Корфы расстались в ссоре, и обида ещё не остыла. Только важное дело могло заставить сына прийти. - Отец... Прошу позволения представить Вам мою невесту. «Вот так вот всегда. Сделает, как захочет, а потом «прошу позволения», - устало подумал Иван Иванович и молча кивнул. Дело с княжной N* всё равно безнадежно. Владимир обрадовался, улыбнулся и лично открыл дверь гостям. В кабинет вошёл князь Оболенский, ведя под руку невысокую изящную девушку. «Одна из его племянниц, должно быть...», - подумал Иван Иванович, отметив грациозный поклон, вслух бормоча: - Очень рад. Владимир не ожидал такого быстрого благословения, воодушевился, усаживая гостей в креслах и велев принести шампанское, но поглядывал на отца не без тревоги. Князь смутился, предполагая ход мыслей приятеля, девушка робела, пока хозяин дома деликатно, не переступая приличий, разглядывал будущую невестку. В первый миг Иван Иванович удивился выбору сына. Девица показалась ему неприметной, хотя и милой. Приданое? Неплохо бы, только... - покосившись на сына, отец засомневался - тот выглядел слишком счастливым, руки офицера касались девушки осторожно и трепетно. Оставив Владимира, старик вновь обратил взор к незнакомке. Оправившись от первого смущения, девушка улыбнулась, и барон почувствовал, что не хочет, не может оторваться от созерцания её лица. Черты были тонкими и подвижными. Смущение, на миг спрятав прелесть, отступило, ресницы вздрогнули, распахнулись, на губах заиграла улыбка, и старик всем сердцем почувствовал ошибочность первого впечатления. Владимир обручился с созданием божественной красоты, и... Сконфуженный вид князя привёл к банальному выводу: «Бесприданница...». Сил протестовать у старого барона уже не осталось. Князь, собравшись с духом, принялся за свои обязанности опекуна: - Анна Платонова, моя подопечная. Иван Иванович очнулся и удивился: - Платонова? - Да. Мы вчера слушали её в опере. Владимир счёл нужным вмешаться. - Анна оставит сцену... Знали бы Вы, как трудно было уговорить её! - Я не хотела обманывать надежды Сергея Степановича... - гостья заговорила первый раз в этой комнате. Оболенский махнул рукой: - Молодёжь всегда поступает по-своему, не стоит мешать тем, кому хочешь счастья, - князь почувствовал себя увереннее и улыбнулся. - Да? - не слушая, ответил Иван Иванович. Голос будущей невестки оказался так же приятен на слух, как внешний облик - для глаз. У певиц это случается не всегда, нередко ангел, соловьём разливающийся на сцене, в простом разговоре слишком усердствует, оберегая драгоценные связки. Анна тем временем продолжала: - И я не могу забыть Вашей ко мне доброты. Иван Иванович не сразу понял, что девушка обратилась к нему, а поняв, мог только моргать от недоумения. Красавица, совершенно оттаяв, смотрела на старика с такой теплотой, нежностью и благодарностью, что поражённый барон поёжился, чувствуя где-то ошибку и не понимая, что происходит. Переспросить он не смел, мямлил: «Ну что Вы...», когда разговор был прерван малопристойными звуками. Григорий сопел и всхлипывал, стоя в дверях с подносом. Волосы, чёрные вперемешку с седыми, торчали в разные стороны. Хозяин не успел возмутиться, подосадовать на никудышность прислуги, как гостья вспорхнула и оказалась рядом со старым лакеем. - Акимыч, голубчик, ну что ты... Девушка взяла поднос из огромных ручищ, поставила на чайный столик и вернулась к Григорию, погладив его по щеке. Тот разревелся ещё сильнее, утирая нос и глаза рукавом. Ивану Ивановичу казалось - он видит нелепый сон, грозящий обернуться кошмаром. Сегодня он ждал подвох отовсюду и замер, готовый смириться с судьбой. Отчество собственного слуги он не знал - Гришка и Гришка, даром что скоро дед. Откуда знать его прекрасной певице, воспитанной князем? Удар следовал за ударом – смущённая Анна вернулась к нему, села рядом и неожиданно поцеловала руку. - Что Вы, что Вы… - засуетился старик. – Как можно, сударыня… - Для Вас я всегда останусь ребёнком, спасённым Вами от нищеты. Комната поплыла перед глазами Ивана Ивановича. Он вспомнил и боялся поверить – тот же взгляд, те же плавные робкие движения - крошка Аня, старательно позабытая, вернулась к нему, не упрекая сама, но совесть кричала безжалостно. Старик мог только слушать торопливые объяснения сына: - Отец, Анна не согласится выйти за меня замуж, если Вы не позволите… Она слишком Вам благодарна… - Владимир нервничал, на скулах ходили желваки, он хотел взять девушку за руку, но не смел, продолжая: - Прошу Вас, не чините препятствия. Никому нет дела до прошлого, Анна для всех – воспитанница и дальняя родственница Оболенских, а если кто-нибудь и узнает… я не хочу менять счастье на светские глупости! У меня достаточно средств, чтобы не бояться потерять службу. Князь смущённо и быстро рассказывал: - Твой Григорий привёл ко мне девочку, когда ты уехал… я не мог отказать. Анна кивала, абсолютно уверенная – слуга исполнял приказания своего барина. За долгие годы никто не посмел разрушить детскую убеждённость – люди, заботившийся о ней, исполняли волю первого благодетеля, пожалевшего холодным осенним вечером крошку-нищенку. Григорий сопел, косился на барина, бормотал: «Ить пропала бы, совсем пропала, такая хорошенькая, я ей деньги носил, как и раньше, а к ней господа уж присматривались…». Сергей Степанович положил руки на набалдашник трости, и, опустив глаза, продолжал: - Пришлось немного похлопотать, уладить с приютом… Девушка удивилась немного – ей казалось, барон должен был знать о ней совершенно всё, потом смутилась – у него, конечно, было множество разных дел, в придачу ещё и болезнь. Ивану Ивановичу стало совсем плохо. Жгучий стыд впервые захватил его целиком, заставляя замереть сердце – старик не знал, что это так больно. Его состояние заметили дети, заволновались, захлопотали, а барон мог только затравлено переводить взгляд с одного на другую. Наконец, выпив воды, он немного оправился, но горло перехватывало каждый раз, когда Иван Иванович пытался произнести хоть одно слово. Наконец, взволнованный сын повторил свой вопрос: - Отец, Вы дадите Анне согласие? Ответом был глубокий вздох старика, положившего морщинистую ладонь на шелковистые волосы девушки, залившейся слезами счастья. Иван Иванович посмотрел на слугу и на друга, и понял – они никогда не разрушат обманчивый мир, в котором живёт бывшая нищенка. Малютка Анна пробудила в них слишком много любви, чтобы близкие осмелились нанести ей тяжкий удар. Владимир заблуждается, как и невеста, благодарный отцу за неё больше, чем за всю свою жизнь. На старости лет до конца дней барону уготовано пожинать плод незаслуженной благодарности. Иван Иванович обнимал сына и девушку, которой суждено вскоре стать его дочерью, растерянный, жалкий, не смея поверить, что холод и одиночество остались для него позади. Весенний день за окном отбивал дробь равнодушной капелью. Солнце, как стыд, кололо глаза. Для стариков всё заканчивалось, для молодых – начиналось. КОНЕЦ
|