Отправлено: 01.04.09 07:35. Заголовок: Казусы

Рассказываем интересные случаи, анекдоты на историческую тему.

 Отправлено: 21.04.09 13:27. Заголовок: Забавная история! Не..

Забавная история! Неужели на самом деле так было?

Извозчик смекалкой не обижен

 Отправлено: 21.04.09 21:43. Заголовок: Мила пишет: Извозчи..

Мила пишет:

цитата:

Извозчик смекалкой не обижен

Угу.

 Отправлено: 26.04.09 11:37. Заголовок: Как-то раз, за обедо..

Как-то раз, за обедом у императрицы, зашел разговор о ябедниках.

Екатерина предложила тост за честных людей. Все подняли бокалы, один Разумовский не дотронулся до своего. Государыня, заметив это, спросила его, почему он не доброжелательствует честным людям?

— Боюсь — мор будет, — отвечал Разумовский.

 Отправлено: 26.04.09 19:10. Заголовок: Григорий пишет: поч..

Григорий пишет:

цитата:

почему он не доброжелательствует честным людям? — Боюсь — мор будет, — отвечал Разумовский.

И тогда проблема честности стояла остро

 Отправлено: 07.05.09 13:33. Заголовок: Самый старый из отеч..

Самый старый из отечественных анекдотов таков: в решающий для Древней Руси год избрания истинной веры, киевский Великий князь Владимир отказался от предложенного булгарами ислама по очень простой причине: «...Руси веселие пити, не можем без того быти...».
Что было дальше, всем хорошо известно.

 Отправлено: 07.05.09 17:32. Заголовок: Грин пишет: Руси ве..

Грин пишет:

цитата:

Руси веселие пити, не можем без того быти...».

Молодец, хорошо рассудил А то бегали бы с ковриками и молились три раза в день.

 Отправлено: 08.05.09 00:31. Заголовок: Граф Хвостов любил п..

Граф Хвостов любил посылать, что ни напечатает, ко всем своим знакомым, тем более к людям известным. Карамзин и Дмитриев всегда получали от него в подарок его стихотворные новинки. Отмечать похвалою, как водится, было затруднительно. Но Карамзин не затруднялся. Однажды он написал к графу, разумеется, иронически:

"Пишите! Пишите! Учите наших авторов, как должно писать!" Дмитриев укорял его, говоря, что Хворостов будет всем показывать это письмо и им хвастаться; что оно будет принято одними за чистую правду, другими за лесть; что и то, и другое нехорошо.

— А как же ты пишешь? — спросил Карамзин.

— Я пишу очень просто. Он пришлет ко мне оду или басню; я отвечаю ему: "Ваша ода, или басня, ни в чем не уступает старшим сестрам своим!" Он и доволен, а между тем это правда.

 Отправлено: 09.05.09 05:02. Заголовок: Один придворный спро..

Один придворный спросил Балакирева:

— Не знаешь ли ты, отчего у меня болят зубы?
— Оттого, — отвечал шут, — что ты их беспрестанно колотишь языком.
Придворный был точно страшный говорун и должен перенесть насмешку Балакирева без возражений.


Известно, что в старые годы, в конце прошлого столетия, гостеприимство наших бар доходило до баснословных пределов.

Ежедневный открытый стол на 30, на 50 человек было дело обыкновенное. Садились за этот стол кто хотел: не только родные и близкие знакомые, но и малознакомые, а иногда и вовсе не знакомые хозяину. Таковыми столами были преимущественно в Петербурге столы графа Шереметева и графа Разумовского. Крылов рассказывал, что к одному из них повадился постоянно ходить один скромный искатель обедов и чуть ли не из сочинителей. Разумеется, он садился в конце стола, и также, разумеется, слуги обходили блюдами его как можно чаще. Однажды понесчастливилось ему пуще обыкновенного: он почти голодный встал из-за стола. В этот день именно так случилось, что хозяин после обеда, проходя мимо него, в первый раз заговорил с ним и спросил: "Доволен ли ты?"
— "Доволен, ваше сиятельство, — отвечал он с низким поклоном, — все было мне видно".


Императрица Мария Федоровна спросила у знаменитого графа Платова, который сказал ей, что он с короткими своими приятелями ездил в Царское Село:
— Что вы там делали — гуляли?
— Нет, государыня, — отвечал он, разумея по-своему слово гулять, — большой-то гульбы не было, а так бутылочки по три на брата осушили.


Одно время проказники сговорились проезжать часто чрез петербургские заставы и записываться там самыми причудливыми и смешными именами и фамилиями. Этот именной маскарад обратил внимание начальства. Приказано было задержать первого, кто подаст повод к подозрению в подобной шутке. Два дня после такого распоряжения проезжает через заставу государственный контролер Балтазар Балтазарович Кампенгаузен и речисто, во всеуслышание, провозглашает имя и звание свое. "Некстати вздумали вы шутить, — говорит ему караульный, — знаем вашу братию; извольте-ка здесь посидеть, и мы отправим вас к г-ну коменданту". Так и было сделано.


Граф Платов любил пить с Блюхером. Шампанского Платов не любил, но был пристрастен к цимлянскому, которого имел порядочный запас. Бывало, сидят да молчат, да и налижутся. Блюхер в беспамятстве спустится под стол, а адъютанты его поднимут и отнесут в экипаж.
Платов, оставшись один, всегда жалел о нем:

— Люблю Блюхера, славный, приятный человек, одно в нем плохо: не выдерживает.
— Но, ваше сиятельство, — заметил однажды Николай Федорович Смирной, его адъютант или переводчик, — Блюхер не знает по-русски, в вы по-немецки; вы друг друга не понимаете, как же вы находите удовольствие в знакомстве с ним?
— Э! Как будто надо разговоры; я и без разговоров знаю его душу; он потому и приятен, что сердечный человек.

 Отправлено: 25.05.09 13:48. Заголовок: А. Л. Нарышкин и цар..

А. Л. Нарышкин и царская Андреевская звезда.

Зимою прошлаго (1810-го) года, Государь пожаловал этому самому Нарышкину великолепный Андреевский орден с брилиантовыми украшениями, ценностию тысяч в тридцать рублей. Новопожалованный кавалер, вечно нуждавшийся в деньгах, поспешил заложить этот орден в Ломбард, как вслед затем при Дворе был объявлен какой-то большой праздник, на котором, разумеется, следовало непременно явиться в новой звезде. Что тут делать и как выпутаться из затруднения? У Нарышкина в наличности ни гроша, по обычаю, а директор Ломбарда человек неумолимый и неспособный внять никаким красноречивым просьбам об отдаче ордена закладчику, хоть на четверть часа прежде уплаты всей ссуды. Сказаться больным и принимать лекарство, представлялось в настоящем случае средством неловким, неудобным. Оставался один только возможный исход: прибегнуть к царскому камердинеру, у которого хранились две брилиантовыя звезды Государя; одна из них, новенькая, стоила 60 т. руб. Нарышкин пускает в ход всевозможныя убеждения, просьбы, любезности и, после продолжительных переговоров, склоняет камердинера дать ему, Нарышкину, надеть новую звезду государеву, под клятвой, что он возвратит ее немедленно после праздника.

Итак, в этой звезде Нарышкин является на бал. По четырем крупным брилиантам, украшающих углы ордена, Император замечает в нем разительное сходство с собственною новою звездой, несколько раз всматривается в орден очень пристально и потом говорит Нарышкину. „Вот странность, кузен: вы носите звезду точь-в-точь такую, какую я недавно получил от ювелира". Нарышкин приходит в ужаснейшее смущение, теряясь в безсодержательных и несвязных фразах. Такое необыкновенное замешательство, в виду загадочно-тождественнаго сходства одного орденскаго знака с другим, — сходства, признаваемаго более и более, — останавливает на себе сосредоточенное внимание Императора, который, наконец, высказывает с явного сухостью: „Не знаю, кузен, ошибаюсь ли я, но скажу вам прямо: полагаю, что это именно моя звезда; сходство с нею просто поразительно".

Ошеломленный, уничтоженный обер-камергер признается тогда во всей этой проделке, предавая себя вполне заслуженной каре и только испрашивая помилования черезчур податливому царскому камердинеру. В изумлении от этой неожиданной развязки, благодушный и снисходительный Александр мгновенно смягчается: в нем стихает чувство справедливаго негодования, и он милостиво отвечает кающемуся придворному: „Успокойтесь. Поступок ваш не на столько важен, чтоб я не умел его простить; однакож, мне самому не приходится уже употреблять этот орден, а остается подарить его вам, — с условием, чтобы я вперед не подвергался подобным заимствованиям моих вещей".

 Отправлено: 26.05.09 00:34. Заголовок: Фельдмаршал Румянцов..

Фельдмаршал Румянцов, как семьянин.

Румянцов, безсмертный победитель при Ларге и Кагуле, никогда не был доволен своими сыновьями, Николаем и Сергеем: он считал их людьми ограниченными и дюжинными, избегал сообщества их и если имел с ними редкия свидания, то всегда против воли. Когда его постигла болезнь, императрица Екатерина посетила больнаго и, при входе своем, застала его сыновей в передней плачущими потому что отец не хотел их более видеть. Екатерина замолвила за них слово, и тогда он допустил к себе детей, в ея присутствии, хотя и тут не мог удержаться от выражения неудовольствия своего на них. Однакож, последнее желание, высказанное им Государыне, состояло в том, что он просил ее не оставить их монаршим покровительством, которое Императрица и обещала с своей стороны *). Впоследствии Александр I выполнил это обещание августейшей бабки: он облек графа Николая Румянцева высоким званием канцлера и министра иностранных дел, удостоив его своим особенным доверием. Вероятно и Сергей Румянцов достиг бы назначения военным министром, если бы безвременно не подвергся умственному разстройству, которое было причиною учреждения над ним опеки .
В известных „Записках" Масона мы находим также заметку о равнодушии знаменитаго фельдмаршала к семейным связям:

.... „Он прожил свой век столько же эгоистом, как и философом, и приносил более чести званию воина-полководца, нежели семьянина. Он разрознился с женой 1) и, подобно Лафонтену, сделался совершенно чуждым своей семье. Один из его сыновей, окончив курс наук, приехал к отцу в армию, просить его о принятии на службу. — „Да вы то кто такой"? спросил Румянцов. — „Сын ваш". — „А, а! Весьма приятно. Вы таки выросли". После нескольких, столь же родительских, вопросов, молодой человек осведомился, где он может иметь свое помещение и что должен делать. „А вы поищите, отвечал отец, поищите: у вас верно найдется здесь в лагере кто-нибудь знакомый, из офицеров". Вот и другая еще черта: сын его, Сергей, возвращаясь из своего посольства в Швеции (1794 г.), просил у Николая Ивановича Салтыкова рекомендательнаго о себе письма к отцу своему, чтоб ему представиться и быть хорошо принятым". (Memuires secrets sur lа Russie, 1, 334—335). Д. Р.