Как известно, А.С. Пушкин не жаловал власть предержащих стихотворными и прочими славословиями. Даже образ великого Петра, совершенно сообразно с исторической правдой, дан у него не в одних только лаврах. Екатерину в «Капитанской дочке» Пушкин изобразил весьма благолепно, но, по тонкому замечанию М. Цветаевой, по сути, автор лишь отстраненно процитировал известнейший ее портрет кисти Боровиковского, полуофициальный и весьма лестный для государыни. Зато от себя в бумагах Пушкин добавил, пожалуй, самую убийственную характеристику «северной Семирамиде». Александр Первый удостоился от нашего гения эпиграмм и «подсвистывания», Николай Первый – осторожных и отнюдь не однозначно одических «Стансов». Короче, «пред кумиром народным» поэт не клонил «гордой головы».
И все же две венценосные особы удостоились от него строк восхищенных, восторженных и, что самое главное, глубоко прочувствованных.
Ими были супруга Александра I императрица Елизавета Алексеевна и жена Николая Первого Александра Федоровна.
Месть судьбы – месть судьбе Увы, человек за все в этом мире расплачивается. И за все хорошее – иногда расплачивается вдвойне и втройне. Когда в 1778 году в семье маркграфа Баденского родилась дочь Луиза, никто даже не представлял, что ее ждет жизнь сложная, что по бурному времени она пройдет незаметной тенью, неся на голове корону российских императриц, и воплотит в своей судьбе страсти эпохи предромантизма почти неприметно, однако ж, весьма емко.
Когда Луизе исполнилось 11 лет, началась Великая французская революция. Поднялась социальная буря, которая более-менее присмирела (и то на время) лишь через четверть века. Правда, тогда Луиза не очень обращала внимание на политические события: она усердно училась и ждала участи почти любой миловидной принцессы, – замужества.
В.К.Александр Павлович.1792г.Как раз в это время русская императрица Екатерина вознамерилась женить своего любимого внука Александра. Ему едва исполнилось 16, но пожилая самодержица торопилась: она мечтала увидеть мужское потомство от внука и, как знать, быть может, именно Александру в обход нелюбимого сына Павла отдать императорскую корону?
Впрочем, выбрать будущую невестку она отдала на откуп Павлу. И тот выбрал, – принцессу Луизу, племянницу своей первой жены Натальи Алексеевны, столь же горячо им, «русским Гамлетом» и «русским Вертером», любимой, сколь и неверной.
Итак, свершилось: 14-летняя Луиза была доставлена в Петербург. Роскошь и помпезность русского Двора подавили ее. Она робела и от этого казалась надменной и холодной. Впрочем, ей тотчас стали расточать дежурные комплименты. Однажды к Луизе явился красивый почти мальчик великий князь Александр и холодно произнес: «Ваше высочество, мне велено сделать вам предложение» – «Ваше высочество, мне велено дать вам согласие!» – испуганно ответила девочка.
Принцесса Луиза Баденская28 сентября 1793 года состоялось венчание. Принцесса Луиза Баденская стала великой княгиней Елизаветой Алексеевной. Поэт Державин разразился одой о счастье юных «Амура» и «Психеи». Торжества были неслыханно великолепны. Но отгремели фанфары, и Елизавета поняла, что оказалась в буквальном смысле в золотой клетке. Юный Александр пренебрегал неопытной девочкой. Темпераментная Екатерина не могла понять, почему это Елизавета не может увлечь ее внука исполнением супружеского (и тем самым государственного) долга. Вскоре досада на «неумеху» сменилась у царицы ревностью и враждебностью: в юную великую княгиню влюбился молодой фаворит 60-летней Екатерины Платон Зубов!
Можно себе представить, во что превратилась жизнь бедной «Психеи»…
Положение усугубилось в конце лета 1796 года, когда в Питер прибыл жених старшей внучки царицы шведский король Густав Четвертый. Он, как нарочно, тотчас влюбился не в свою суженую Александру Павловну, а в бедняжку Елизавету, такую кроткую, сдержанную и очень культурную (она получила превосходное глубокое образование, и, кстати, в отличие от самой Екатерины, говорила по-русски без акцента). Короче, сумасбродный шведский «Ленский» влюбился в ту, которая «в семье своей родной казалась девочкой чужой».
Елизавета повела себя, как Татьяна Ларина: «я другому отдана». Может, тогда она еще думала, что и будет «век ему верна». Но на всякий случай – черт ли ее толкнул под локоть, или женское желание отомстить русскому Двору за незаслуженные обиды? – Елизавета показала Густаву портрет своей незамужней сестры Фридерики, очень на нее похожей. Густав срочно «перевлюбился» и по-юношески легкомысленно оскорбив царицу Екатерину и ее внучку, удрал в Баден свататься.
От этого унижения Екатерину хватил удар, и она скончалась. А Елизавета нажила в лице своей свекрови Марии Федоровны самого заклятого врага на всю жизнь…
Польский след при русском Дворе Итак, та бурная осень 1796 года завершилась тем, что русским императором стал Павел Первый, а Елизавета оказалась супругой наследника российского престола. Ранг ее повысился, а жизнь, благодаря стараниям новой царицы Марии Федоровны, превратилась в ад.
Ходили упорные толки о возможном расторжении брака, – к тому же Елизавету обвиняли еще и в бесплодии.
Природа опровергла злых сплетников: в 1799 году Елизавета родила дочь Марию. Правда, никаких торжеств по сему поводу при Дворе не было. Все отлично знали, что отцом девочки является князь Адам Чарторыйский, молодой польский аристократ. Шипение Марии Федоровны усилилось до чрезвычайности. Но Павел был не без чувства юмора: он отправил Чарторыйского посланником в Турин, – туда же отправили посланником того, с кем когда-то согрешила его первая жена Наталья Алексеевна…
Нужно сказать, этот адюльтер вовсе не был банальным и водевильным: дочь вскоре скончалась, оставив в душе одинокой Елизаветы неизгладимый след. А сама Елизавета оказалась столь глубокой натурой, что Адам Чарторыйский был верен ей вплоть до их новой встречи, которая состоялась лишь через 15 лет…
Разгоралась эпоха романтизма.
Ее бури уже стучались и в двери царских покоев…
«Бессильное божество» 11 марта 1801 года заговорщики ворвались в Михайловский замок и убили императора Павла. Политическую подоплеку этого события мы рассматривать здесь не будем. Для нас сейчас важнее чисто человеческий аспект разыгравшейся драмы.
В ту ночь по сырым залам только что возведенного дворца бродили ошалевшие от вина и крови офицеры-заговорщики. Солдаты хранили мрачное и, казалось тогда, грозное молчание: они любили покойного императора. Бились в истерике новый царь Александр и его мать Мария Федоровна… Единственная, кто сохранил присутствие духа в эти минуты, была «тихоня» Елизавета. Она вела переговоры с заговорщиками, успокаивала солдат, утешала Марию и Александра.
Гроза миновала, и Елизавета, уже императрица, опять отошла в тень. «Тогдашним обществом правила вдовствующая императрица Мария Федоровна, пример всех семейных и общественных добродетелей, «жена сильная», о коей гласит Святое Писание, в преклонных летах еще блиставшая величественною красотою; пышность истинно царскую умевшая сочетать с бережливостью истинно народолюбивою. В тихом величии скромно стояла близ нее Елизавета Алексеевна, и этому бессильному божеству тем не менее усердно воссылались молитвы» (Ф.Ф. Вигель, «Записки».)
Елизавета и впрямь была задвинута в самую глубокую тень при русском Дворе. Не с ней открывал новый царь балы, хотя и был сочинен полонез «Александр, Елизавета! Восхищаете вы нас» (этот полонез, напомним, в «Войне и мире» открывает первый бал Наташи Ростовой). Однако даже для декоративно-представительских целей царь предпочитал то сестру Екатерину, то жену историка Карамзина, то княгиню Зинаиду Волконскую, то супругу брата Николая юную Александру Федоровну.
Для более интимных дел была Марья Антоновна Нарышкина, о которой знаток женщин М.И. Кутузов как-то заметил, что женщинам все простить можно за то только, что среди них есть такая обворожительная, как Марь-Антонна.
Елизавета Алексеевна даже содержание получала слишком скромное для царицы и не могла позволить себе благотворительность.
Она жила почти затворницей и, тем не менее, была кумиром дворянской молодежи. Чем глубже становилось разочарование в царе, тем пристальнее в обществе думали о добродетелях несчастной покинутой царицы. Много позже декабристы будут вынашивать планы возведения Елизаветы на российский престол. Тогда-то и напишет юный Пушкин стихи, вроде придворно-одические по форме и вполне крамольно-гражданственные по своему подтексту:
Небесного земной свидетель,
Воспламененною душой
Я пел на троне добродетель
С ее приветною красой.
Любовь и тайная свобода
Внушали сердцу гимн простой,
И неподкупный голос мой
Был эхо русского народа.
(«Ответ на вызов написать стихи в честь Ея Императорского Величества Государыни Императрицы Елизаветы Алексеевны»)
И все же правда жизни была намного сложней. Не только обстоятельства и несовпадения характеров сделали Елизавету чужой в царской семье. В чем-то как раз они с Александром совпадали: оба были детьми сверхчувствительной, замешанной на рефлексии и мечтаниях предромантической эпохи, – эпохе сентиментализма. Только в Александре это выразилось как слабость («властитель слабый и лукавый» «к противочувствиям наклонный»). А образ Елизаветы та же чувствительность окутала чарующей дымкой. К тому же Александр I в своей рефлексии был слаб, а Елизавета – сильна. Как заметил один современник, она, скорей, талантлива, чем умна, и талант ее проявляется обычно именно в непредвиденных обстоятельствах. Вспомним ее поведение 11 марта 1801 года.
Но с Александром они были слишком сложными и тонкими натурами, и это мешало сближению. У гораздо более простой, чувственной и бытовой Нарышкиной царь отдыхал душой и телом. К тому же Нарышкина подарила ему дочь Софью, – а Елизавета…
Она тоже родила дочь, уже вторую, которую назвала в честь себя, но и Лизонька скончалась во младенчестве. И отцом малютки опять стал не царь… Им был красавец кавалергард Алексей Охотников.
Роман Елизаветы и Охотникова продолжался всего два года: 1805–1807 гг. Опять адюльтер? По форме – да. По содержанию – глубочайшая страсть, которая и разрешилась в духе времени: романтическим ударом кинжала. При выходе из театра Охотников был смертельно ранен. Говорили, что это сделали по приказу брата царя Константина Павловича: от поражений в войне с Наполеоном русский трон зашатался. В царской семье (прежде всего, Мария Федоровна) посчитали, что заговорщики могут разыграть карту Елизаветы, а Охотников при ней будет вроде графа Орлова, – к тому же он любим и популярен в свете и гвардии. Память о смутах 18 века была еще так жива…
И тогда, пренебрегая всеми «приличиями» и реальными опасностями, Елизавета кинулась к постели умирающего возлюбленного. Когда Алексея не стало, она поставила памятник на его могиле. Мраморной женщине, что скорбит над погребальной урной, были приданы черты портретного сходства с Елизаветой…
Потеряв любимого и ребенка, Елизавета полностью замкнулась в себе. Из Зимнего она переселяется в Эрмитаж. Здесь, среди великих произведений искусства, она решает угаснуть. О том, что жить больше незачем, Елизавета постоянно пишет своей матери.
«Гроза 12-го года» вырывает ее из пятилетнего оцепенения. Она старается поддержать впавшего в растерянность Александра. В своих предсказаниях царица проявляет талант стратега. Родным в Германию она пишет: «Чем успешнее Наполеон станет продвигаться вперед, тем меньше ему придется рассчитывать на примирение… Каждый сделанный им шаг по безбрежной России приближает его к пропасти. Посмотрим, как ему удастся перенести здешнюю зиму».
Елизавета как в воду глядела. Но изгнание Наполеона поначалу не привело к каким-то счастливым переменам в ее личной жизни. Посреди своих триумфов царь откровенно третировал жену. На одном из балов «танцующего» Венского конгресса он заметил во всеуслышанье записным комплиментщикам его жены: «Вы говорите, она прелестна? Я этого вовсе не нахожу!»
Стали ходить упорные слухи, что русская царица в Петербург не вернется, что она останется в Германии…
И все же Елизавета вернулась в Питер. Мы уже говорили, что нелюбовь царя в какой-то мере компенсировалась преклонением народа, – стихи Пушкина написаны как раз в это время.
Гораздо важней для нее, однако, были перемены, происшедшие с Александром. Победа над Бонапартом душевно надломила царя. Здесь кроется и загадка душевной драмы самого Александра, и та горько забавная историческая истина, что чем более громкие победы одерживает Россия, тем глубже сразу же окунается в ледяную ванну реакции. В самом деле, так было и в 19, и в 20 веке…
По всей видимости, Александр тогда был троекратно напуган. Он испытал стресс и от угрозы 12-го года, и от не заслуженных им лично триумфов русского оружия (чего он не мог не понимать и достаточно остро чувствовать), и в то же время необходимо было как-то «разгрестись» с последствиями революций и войн в Европе, установить некую систему отношений, гарантирующую стабильность внутри страны и в европейских делах. И это при том, что сам Александр старел, душевно слабел, – весь опыт жизни убеждал его в преходящности славы и бренности земного благополучия. Бурные и свободолюбивые истинные герои «12 года» казались ему чуждыми и опасными. И они все больше напоминали ему тех удальцов, что убили его отца…
Да, призрак убиенного при попустительстве Александра родителя все чаще маячил перед ним, мучая угрызениями совести и страхом. Весь этот психоневроз умело раздували корыстные люди вроде Аракчеева.
Говоря попросту, дитя эпохи сентиментализма с ее культом чистой и безмятежной частной жизни на лоне природы, Александр слишком неуютно чувствовал себя в новом времени, – времени романтических страстей и честолюбивых устремлений. Он оказался победителем главного героя этой новой эпохи, – Наполеона, но был сам раздавлен своим случайным триумфом. (Заметим в скобках, что Бонапарт тонко подметил: при всем уме есть в Александре какой-то «душевный изъян»).
После 1814 года царь довольно быстро теряет популярность внутри страны. В личной жизни он тоже терпит фиаско: умирает его горячо любимая дочь от Нарышкиной Софья. Царь порывает с несравненной «Марь-Антонной» и погружается в мистические искания. И вот здесь он неожиданно находит понимающего человека, исстрадавшееся сердце, – сердце своей жены! Ей ли, всю жизнь одинокой, потерявшей двух детей, не понять его!
Постаревшие «Амур» и «Психея», эти творения ушедшей эпохи «чувствительности», наконец, подружились…
Нужно сказать, немалую роль сыграл в этом всегда крайне тепло относившийся к Елизавете Н.М. Карамзин, который в это время становится как бы оракулом всего царского семейства. Карамзин категорически заявляет Александру, что тот должен завершить свое царствование истинно благим делом, – примирением с супругой.
Оплакивание Александра I2 сентября 1825 года Александр и Елизавета отправляются на юг для лечения императрицы. Увы, умилительный хеппи-энд надолго не затянулся: в ноябре того же года царь подхватил какую-то кишечную инфекцию и быстро угас на руках жены в городе Таганроге. Перед смертью он прижал к сердцу руку своей «Элизы»…
Для Елизаветы начался последний год ее жизни.
Весь этот год она медленно продвигалась к Петербургу в погребальном кортеже своего супруга, надломленная физически и душевно. Известие о восстании декабристов, о восшествии на престол Николая, – все воспринималось ею как бы сквозь дымку потусторонности.
Не доезжая до Москвы, Елизавета тихо угасла в Белеве, – городке, тесно связанном с юностью гения эпохи русского предромантизма В.А. Жуковского.
А из Питера в смиренный Белев на всех парах неслась встревоженная свекровь. Ворвавшись в помещение, где только что умерла Елизавета, Мария Федоровна тотчас опечатала, а затем и уничтожила архив ненавидимой ею всю жизнь старшей невестки…
Не говори с тоской: «Их нет!»,
Но с благодарностию: «Были!..»
(В.А. Жуковский)
Скрытый текст
В.П. Бякина, доктор исторических наук
В.Г.Качалова, доктор исторических наук
Дом Романовых
|
Слишком много рвения проявила. 
<\/u><\/a> 
<\/u><\/a> 
- участник сейчас на форуме
- участник вне форума